
Перед будущим писателем здесь открылся особый мир. Он увидел будничную Америку, глушь, провинцию. С виду такая невзрачная, такая безликая, для его зоркого глаза она оказалась захватывающе интересной страной Тома Сойера и Гека Финна. V- ним навсегда остался бескрайний простор Миссисипи, поросшие густыми лесами острова, тянущиеся на километр плоты, скалы, вырастающие из воды, вольная и могучая жизнь его родной реки.
И с 1863 года все, что он печатал, выходило за подписью «Марк Твен». Наверно, закончив книгу и подписывая ее, он снова и снова вспоминал места, где прошли его юные годы.

Твен почти не помнил деревушку Флорида, где он родился в 1835 году. Когда ему исполнилось четыре, Клеменсы обосновались в Ганнибале — крохотном городке на берегу Миссисипи, примерно в двухстах километрах от того места, где в нее впадает другая большая река, Миссури. В книгах о Томе Сойере и Геке Финне Твен описывает захолустный американский городишко, пышно названный Санкт-Петербург — как русская столица (в Америке есть свой Каир, своя Москва, свой Амстердам — американцы прошлого века любили прихвастнуть, что их страна лучше всех других, и присваивали имена самых знаменитых городов мира своим наскоро построенным поселкам, где было две-три улицы одноэтажных домов да деревянная церковь, куда в полдень, спасаясь от жары, забредали собаки и свиньи). Так вот, описанный Твеном Санкт-Петербург — это и есть Ганнибал времен его детства.

В истории Гека и Тома — история ранних лет самого Твена, и здесь совпадают даже подробности. Чуть наискосок от Ганнибала есть на Миссисипи пустынный остров Глескока, который в книгах о Геке и Томе называется Джексоновым островом. Юный Клеменс еще застал времена, когда там было полно черепах. В заводях кишела крупная рыба, ее можно было поймать простой удочкой и даже рубашкой.
И пещера, в которой будут плутать Том и Бекки и найдет свой конец Индеец Джо, тоже не выдумана писателем. Это пещера Макдоуэлла, она находится в нескольких милях от Ганнибала. Уже в пору детства Твена она была знаменита на весь штат. Сэм с друзьями облазил в ней десятки коридоров. Однажды он слишком увлекся и потерял в ее галереях дорогу. С ним была одна его одноклассница. Их свечи уже догорали, и хорошо, что взрослые, бросившись на поиски, успели заметить вдали слабый огонек.

Да и сам Индеец Джо — точнее, не индеец, а метис — был хорошо известен в Ганнибале. Он был совсем не такой жестокий, как в книжке, но в самом деле занимался какими-то темными-делами, пил и скандалил. Как-то раз он действительно заблудился в пещере, провел там несколько дней, питался летучими мышами. Он все же сумел выбраться и потом рассказывал об этой истории всем и каждому, не подозревая, что среди его слушателей — будущий писатель и что его приключения, пусть приукрашенные фантазией Твена, и через полтора века будут увлекать читателей всего мира.
И был в Ганнибале живой как ртуть, впечатлительный, отважный и острый на язык мальчишка, которого звали Сэм Клеменс. От этого мальчишки, от самого себя, Марк Твен и взял больше всего, изображая Тома Сойера.
Но он не просто описал самого себя. Может быть, так ему было бы и легче, но тогда и книга получилась бы другая. Получились бы воспоминания уже не очень молодого Клеменса о юной поре его собственной жизни. Когда такие воспоминания пишет незаурядный человек, они бывают удивительно интересными. У Твена тоже есть книга воспоминаний. Она называется «Автобиография». Это прекрасная книга, умная, богатая наблюдениями и иронией. И все-таки во всем мире читают прежде всего «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна». Их читают уже больше века. Сегодня их любят не меньше, чем сто лет назад, когда Том и Гек впервые представились читателям.

Наверно, здесь все дело в том, что эти повести — больше, чем автобиография Сэмюела Клеменса, который их написал. В них есть то, что не умирает со смертью человека, прожившего свою жизнь и под старость оглянувшегося на нее, чтобы вспомнить самые радостные и самые печальные страницы и подвести итог. В них есть чудо искусства. Художник прикасается к такой-ему знакомой и такой на вид безликой, бесцветной провинциальной американской жизни прошлого столетия. И за ее скучной размеренностью он обнаруживает неподражаемое и неповторимое переплетение добра и зла, красоты и уродства, благородных порывов и жестоких принципов, душевной щедрости и черствого ханжества, природной доброты и диких предрассудков, которые крепко въелись в души людей.
В каждой мелочи и каждой характерной черточке быта он находил этот особый отпечаток провинциальной Америки. Там в отношениях людей, в самом складе жизни тогда еще было настоящее добросердечие, искренность, простота. Об этом Твен и написал в своих книгах, особенно в «Томе Сойере», солнечной, радостной повести о детстве, которое пока почти не омрачено, потому что пока почти не открыт взрослый мир с его неизбежными сложностями и непонятными Тому и Геку устремлениями.
До индейской территории, должно быть, нелегко добраться, зато потом все будет просто и ясно — романтики обретут свой родной дом. Гораздо сложнее разобраться в пестроте той жизни, которая окружает героев Твена, в невыдуманном и неупрощенном мире, с которым они соприкасаются день за днем. Но рано или поздно на смену игре приходит испытание всерьез. Кипит спор добра и зла, благородства и бездушия, мужества и трусости. И необходимо найти свою позицию в этом споре.
Том Сойер столкнется с этой необходимостью раньше всех, когда, преодолев страх, разоблачит на суде Индейца Джо и спасет неповинного человека. Том Кенти переживет минуту ретающего выбора, когда на коронации перед ним окажется маленький оборвыш, в котором так легко и удобно было бы не признать законного короля. От такой необходимости и такого выбора нельзя сбежать, потому что игра тогда станет преступлением. Глубже, серьезнее всех героев Твена это поймет Гек.

В Томе Сойере очень много от мальчика Сэма Клеменса. Писателю Марку Твену ближе Гек. Твен не принимал на веру ни красивые фантазии, ни беспросветную мрачность. Он видел, как разнородна и удивительна жизнь на Миссисипи, сколько в ней странного, как близко, почти слитно существуют в ней неподдельная красота и самое настоящее уродство. Он добивался, чтобы жизнь в его книгах предстала во всех своих противоречиях, во всех своих — таких несхожих — проявлениях. Он был реалистом, первым замечательным реалистом в американской литературе.
Кто знает, какая судьба ожидает взрослых Томаса Сойера и Гекльберри Финна? Но сейчас Том и Гек свободны. Они живут просто, нестесненно, естественно и поступают так, как подсказывает им сердце. Это и дорого в них Марку Твену. Как и сам он, его герои крепко связаны с огромной рекой, и им передался вольный дух Миссисипи. В них есть частица ее безмерной силы, ее природного величия, перед которым ничтожны помыслы и мечты «хороших мальчиков» и жалкими кажутся правила достойного поведения, вдалбливаемые в воскресной и обычной школе.
У Тома и Гека другой счет вещам. Не нужны найденные в пещере деньги, если, разбогатев, приходится терпеть добродетельные заботы вдовы Дуглас и держаться пай-мальчиком. Только что найденный в траве клещ куда интересней всей школьной премудрости.
Самое будничное, привычное, знакомое ему с детства он взглянул глазами художника, ищущего правды. И тогда выявилось, что ставший привычкой, незамечаемый порядок вещей таит в себе много несправедливого, ложного, жестокого. Что у людей, которых Твен знал и любил и среди которых он сам вырос, странные, порой простодушные и трогательные, но порою и совсем неверные, даже отталкивающие представления о том, к чему надо и к чему не надо стремиться, как следует поступать в нелегких жизненных ситуациях, чем дорожить и чего избегать. И что не жизнь скверно устроена — жизнь всегда остается прекрасной,- а скверно устроены отношения американцев друг с другом и порядки в их стране. Вот в чем было дело: из-за скверных установлений, когда главным в жизни считают деньги и находят вполне естественным держать других людей в нищете и рабстве,- из-за них-то и получалось, что даже неплохие от природы люди, живя в таком обществе, могли поступать бесчеловечно, да к тому же не понимали, сколько горя они способны причинить и как обедняют, как уродуют самих себя.
Это и есть одно из незаменимых качеств художника — его недоверие к привычному, к само собой разумеющемуся. В художнике живет способность видеть жизнь точно бы впервые. Все на свете для него внове, все подмечено только им одним.
Оттого и вещи, с которыми люди соприкасаются каждый день и на которые давно перестали обращать внимание, становятся на редкость интересными, необычными и непростыми, стоит им очутиться в поле зрения художника.
Взять хотя бы «Приключения Тома Сойера». Там ведь больше игр, чем приключений. Приключений как раз не так уж много — ну, разве что сцена на кладбище, когда Том и Гек становятся невольными свидетелями убийства, да еще поиски клада и скитания Тома и Бекки по подземному лабиринту. А так — обыкновенный сорванец, который занят обыкновенными мальчишескими делами: морочит старших, развлекается, как умеет, на скучных уроках, верховодит уличной ватагой, преследует тихонь и подлиз, дерется, мирится, затевает игры одна интереснее другой. Он смышлен, смел, благороден, справедлив, этот Том Сойер, который доставил столько хлопот своей старой тете да и всему Санкт-Петербургу.
Герои Твена ценят все то, что помогает им — всерьез или хотя бы на минуту — освободиться от взрослых правил, которые им навязывают, и жить привольно, как природа. Их родная стихия там — на острове, среди лесов, в пещере, где никто не бывал, на индейской территории, куда еще не добрались непрошеные благодетели с их нудными поучениями: исправно посещай воскресную школу, слушайся старших и станешь степенным, благополучным человеком. Здесь, в своем царстве они знают каждую тропку, умеют подмечать такое, что не откроется равнодушному, скучающему взрослому человеку. Марк Твен дает всем и каждому шанс пройти по заветной тропке обратно в детство в мир приключений и фантазий.
Источник